[Голово]ломка - Алексей Евдокимов

Размеренно и сжато скользя вдоль, она вгляделась. Куклы. Мертвые куклы. Целиком. Частями.

Небрежно обточенные носатые овалы деревянных голов. Нарочито дотошная раскраска человечьих лиц поверх. Волокнистые парики. Прореженная отверстиями фанера конечностей. Витые толстые пружины внутри. Шарниры суставов. Из туловищ торчат резные металлические ключи.

Грубые бездействующие подобия человеков, человеков, человеков, человеков, человеков… Большой собаки. Огромного черного лакированного дога. Кое-где — она приблизила лицо, навела взгляд на резкость, — лак облупился. Фигурный вырез в боку. Тусклая масляно-железная требуха, керамическое подобие сердца со сколотым краем. Дальше. Снова человеки. Два, четыре, шесть, во… Белесый таракан человечьего роста. Перевернут на спину, шесть ног мучительно растопырены, в членистое брюшко вонзен такой же резной ключ.

0.57 0.58 0.59

Звук сзади.

Ее взметнуло вверх, еще в воздухе развернуло, распялило иероглифом — и так она прилипла на двенадцатифутовой высоте: правая нога упирается в кругленькую попку лепного купидончика, левая воткнулась пальцами в незаметную выбоинку в потолке, левая рука захватила влажное удавье тело холодной, обросшей, будто корабельное днище, невнятным колючим мочалом трубы. Правая сжалась в маленький граненый кулак.

0.60 0.61 0.62

Крыса. Крыса-уборщик.

Серая тушка шелестела между столов. Две симметричные щетки усиков мели пол. Оснащенный пышной кисточкой голый хвост наводил блеск.

Она сложила распорки конечностей и неслышно приземлилась прямо за крысой-уборщиком. Взяла. Существо издало протестующий стрекот. Она повертела. Сквозь застекленное оконце в спинке видно было деловитое паучье шевеленье крохотных, филигранной часовой работы, шестеренок. Микрочип. ПРИОБЩИТЬ? НЕТ. Она отбросила крысу и двинулась дальше. В 1.32 она увидела дверь. В 1.43 она достигла двери. Дверь была заперта.

Кратким ударом основания ладони чуть выше латунного замка она выбила створку. Втекла. Короткий черный коридор. Еще две двери. Из-под левой — полоска света. Она приблизилась. Мягко упала на одну руку. Слабый ток воздуха. Она втянула струйку ноздрями. Пахло пылью и человеком. Живым. Человек: кислый старческий пот… табак… алкоголь… Джин. Она оттолкнулась и стала вертикально. Человек — непонятно — опасно. Направо. Правая дверь подалась легко. Петли смазаны. В помещении восемнадцать футов на двадцать — темнота, разжиженная вкрадчивой подсветкой. Источники: банка за стеклом плоского большого шкафа, колба на одном столе, двухфутовый макет чайного клипера — на другом. В банке — светящийся гриб, навроде чайного, толстый бахромчатый блин, колышащийся в мутной матовой жидкости. В колбе — копошение огоньков. Светлячки! Беспрестанно шевелящаяся живая масса — вспухает сама из себя, как пенная шапка над туркой кавы, вдруг застывает, всплескивает, опадая внутрь себя же, обваливаясь, — и в открывшемся мгновенном просвете виден скрюченный скелетик мелкого млекопитающего. Она передернулась.

На мачтах, реях, такелаже клипера дрожат огоньки Святого Эльма. Одинаковое мертвенное свечение через равные промежутки времени прерывается синхронной судорожной вспышкой спектрально-чистых цветов: гриб расплескивает ярко-лимонные сполохи, светлячки взрываются густо-лиловым, корабельные мачты испускают сочно-зеленый. В следующий раз комбинация меняется. Во вспышках детально проступает обстановка: кафельные стены, стеклянные шкафы, операционный стол посреди (на нем колба), письменный, слоноподобный, на резных тяжких тумбах, — в углу (на нем клипер), из-за письменного надменно выглядывает кожаное кресло. По стенам — анатомические плакаты с телесами в разрезе. На одной стене — прямо поверх кафеля — велеречивая вязь мохнатого афганского ковра. Гашишный орнамент рассекает никелированная сталь уважительно развешанных хирургических инструментов. Ланцеты. Скальпели. Пинцеты. Зажимы. Долота. Пилы. Пилки. Щипцы. Шприцы. Дверь — одна. Других нет. Тупик.

Она нарушила свое внимательное оцепенение, бесцельно прошлась по операционной (прозекторской?). Замерла перед ковром. Сняла ланцет — крупный, опасный. Тронула пальцем заточку. Бритва. Повинуясь нежданному импульсу, она провела лезвием по ладони. Поперек. Тончайшая бордовая нить помедлила; исторгла длинную тугую каплю, которая тут же сбежала расходящейся струйкой к локтю. Луковица встревоженно звякнула. Стрелка старшего циферблата сместилась со 100 на 98. Она протяжно слизнула кровь (во рту отдалось железом).

ПРИОБЩИТЬ? ДА.

Спрятала ланцет в кулаке — обратным хватом, лезвием к себе.

98 %

01

0

0

2.32

Скользнула в коридор.

В дверь напротив.

Стремительно вращаясь танцующим смерчем — нож наизготовку у лица, — она прочертила просторный, ярко и желто освещенный холл. На полусогнутой ноге — вторая подтянута к груди, жало ланцета вибрирует, — вмерзла в угол, разом охватив весь — девяносто градусов — видимый сектор. Вот он, человек. Один. За темного дерева конторкой. На конторке. Спит, уткнув залысую голову в сгиб локтя. Всхрапывает. На вытертых суконных рукавах лежат седые бакенбарды. За ним — ряды вешалок. Гардероб. На вешалках… — она глянула, не поняла, метнулась взглядом обратно к гардеробщику: спит, не притворяется, метнулась обратно, — …на вешалках… одежда. Очень много одежды. Глухой темный макинтош. Соболья шуба с оторочкой из горностая. Изысканный камзол, синий бархат, золотые позументы, тут же шляпа с пером, алая перевязь, тусклая шпага. Космический скафандр, тонированный гермошлем опущен, маркировка NC235-H и звездно-полосатый флажок на груди слева. Полный рыцарский доспех, дырчатое забрало, острая птичья грудь кирасы. Гидрокостюм, рядом оранжевый баллон акваланга, черный загубник, ласты, маска. Пустая человеческая оболочка, полупрозрачная с синеватыми венозными прожилками, бритым черепом и густой растительностью в паху, смазанные черты лица, от кадыка до промежности — распахнутая молния. ПРИОБЩИТЬ? ДА.

Она, не выпуская из поля зрения гардеробщика (тот, не пробудившись, протяжно всхлипнул и поскреб бакенбарды) сделала одиннадцать шагов, сняла с вешалки макинтош. Набросила. Застегнулась. Полы чуть волочились. Она сделала еще три шага, встала над спящим. УСТРАНИТЬ? НЕТ. В дальнем углу был выход на улицу.

Она вышла, подняв высокий ворот.

На улице стоял туман, тяжелый, душный, влажный — мокрая вата. Звуки вязли в нем и, заблудившись, выпадали на булыжную мостовую в неожиданных и неположенных местах. Она огляделась: видимость была футов пятнадцать-шестнадцать. Медленно пошла, держась вспотевшей кирпичной стены. Из решеток сливов поднималась и впитывалась в туман испарина. Газовые фонари тлели вдоль бульвара, промасленная апликация нимба вздрагивала над каждым. Вывалился из мокрой ваты (она вжалась в кирпич), прогрохотал мимо кэб. Тягловый паровой циклоп лязгал копытами, ходили поршни. У кэбби было лицо равнодушной совы. У стены сидел безногий нищий. Торчали клочковатые бакенбарды. Шляпа — широкополая, смятая, — лежала перед ним, медяки поблескивали на дне. ПРИОБЩИТЬ? ДА. Она, не останавливаясь, нагнулась, подцепила шляпу, опрокинула себе на голову. Монеты осыпались по плечам. Не глядя, она взяла из воздуха две. Дошла до перекрестка. В прорехах тумана над ней нависал, протыкая низкое волглое небо, Биг-Бен. Прозрачная водонапорная башня. Видно было, как по толстым извилистым трубам циркулирует разноцветная жидкость: ярко-лимонная, густо-лиловая, сочно-зеленая. Наверху, в коробе с циферблатами на все стороны света, пульсировал, разгоняя жидкость, четырехкамерный ком гигантского сердца. Отмечая каждое его сокращение, единственная стрелка часов перемещалась на одно деление. Она щелкнула устрицей. Сверила.